Мы шли, после короткого сна, почти всю ночь, преследуя отступающего противника. По обе стороны грунтовой дороги стеной чернели псковские леса. Начинало светать. Где-то довольно далеко ухали разрывы. "На Пушкинские горы, на Пушкинские горы" - проносилось среди солдат. В одурманенном усталостью мозгу эти слова не находили почти никакого отзвука.
Вдруг лес внезапно кончился. Впереди, насколько хватало глаз, расстилалось совершенно ровное, без единого кустика, поле. Но что это было за поле! На нём там и сям, окутанные предрассветной дымкой, полукруглыми шапками вздымались курганы. Это было поистине сказочное видение! На какие-то мгновения забыл, где я нахожусь. Казалось, что вот сейчас среди этих древних курганов откроется дремлющая голова богатыря из "Руслана и Людмилы"...
Но продолжалось то видение лишь миг. Война артиллерийскими раскатами тут же его развеяла. Курганы были сплошь окутаны колючей проволокой, изрыты покинутыми немецкими окопами. "Быстрее, быстрее!" - подгоняли командиры.
Навстречу попался раненый боец, он брёл в тыл, бережно поддерживая на весу раздувшуюся раздробленную кисть руки.
- Ну, как там? - на ходу спрашивали его солдаты.
- Огрызается! - донеслось уже вдогонку.
Мы почти бежали. Впереди редко стреляли орудия, слышны были пулемётные очереди. Вдруг, как-то внезапно на пригорке перед нами возникла длинная белая стена, порозовевшая в лучах восходящего солнца. Мы побежали вдоль её подножия. И вдруг до сознания дошло - да ведь это Святогорский монастырь, где похоронен Пушкин!
Но ни остановиться, ни окинуть взглядом...
- Вперёд, вперёд! - подхлёстывают команды.
Мы бежали мимо редких домиков, дорога пошла под уклон. И неожиданно впереди блеснула река, река Великая.
- Форсировать с ходу! - передали приказ.
Река показалась узкой в крутых берегах. Мы скатились по склону и тут же попали под пулемётный огонь. Успел заметить, что на противоположном берегу не так далеко маячат немецкие танки.
Некоторые бойцы заметались в поисках каких-нибудь подручных средств для переправы. Я умел плавать. Узкая речка, как показалось, не более сотни метров в ширину, не вызывала опасений. Да и пулемётные очереди не оставляли времени для размышлений. Я смело бросился в воду и тут же упал, больно ударившись обо что-то коленом, да ещё и автомат крепко стукнул по шее! Оказалось, что в воде у самого берега немцами были густо разбросаны мотки колючей проволоки.
А пулемётные очереди продолжали хлестать по крутому склону. Кое-как выпутавшись, я поплыл. Неожиданно течение оказалось очень быстрым, и меня сильно понесло. Намокшее обмундирование, скатка, гранаты на поясе, противогаз, вещмешок с полным боезапасом (это кроме автомата и каски на голове), всё это через какие-то минуты стало неудержимо тянуть на дно.
Силы быстро покидали меня. Я уже ничего не слышал, лишь в изнеможении взмахивал и взмахивал немеющими руками. А берег был всё так же далёк. И вот уж я не смог вымахнуть руку из воды, груз вооружения и снаряжения сразу вдвое сильнее потянул вниз. Я задыхался. Уже дважды изрядно хлебнув воды, понял, что тону! Не было больше сил шевельнуть ни ногой, ни рукой. С трудом подняв голову, глянул вверх... летнее небо было голубое-голубое!.. Зажмурив глаза, камнем пошёл на дно...
Но не успела моя голова скрыться под водой, как колени коснулись чего-то твёрдого. От неожиданности руки дёрнулись вниз и упёрлись... в дно! В каком-то ещё полусознательном состоянии вскочил на ноги. Воды оказалось ниже пояса. Тут же вновь услышал артиллерийскую канонаду. Откуда только взялись силы! Бегом бросился под прикрытие крутого берега. Отдышавшись обрёл зрение, огляделся. В воде ещё барахтались люди, но и рядом со мной уже оказалось много наших бойцов.
Когда последние выбрались из воды, прозвучала команда - подниматься наверх. Стрельба прекратилась. Наверху перед нами открылась равнина, на которой танков противника уже не было видно. Мы построились в походную колонну, прозвучала команда: "Шагом марш!". И тут я понял, что Пушкинские горы взяты. Хотя, я их так и не видел, и не сделал ни единого выстрела в этом бою, как, впрочем, и все мои товарищи.
Было лето 1944года.
Майское солнце большим красным шаром опускалось к нечёткому горизонту, из-за которого явственно доносились орудийные выстрелы. Под солдатскими ботинками слегка пылил грунтовый тракт, уходивший на запад. Худые посеревшие лица молоденьких солдат выражали одно чувство: сильную усталость. Ряды маршевой роты давно смешались, солдатская масса заполнила всю ширину тракта. Оживлённые в начале марша разговоры уже смолкли. Сопровождающий роту средних лет офицер, тоже изрядно уставший, лишь присматривал за тем,
чтобы не было отстающих.
"Когда же, наконец, будет привал? - думал Николай, с трудом переставляя ставшие свинцовыми ноги, - Хотя бы кашу сварить...".
Накануне вечером в наступающей темноте воинский эшелон, шедший почти без остановок, вдруг замедлил ход в глухом лесу. В считанные минуты опустели теплушки, и эшелон, набирая скорость, покатил назад, на восток. Шёл несильный, но нудный и холодный дождь. Поступил приказ устраиваться в лесу на ночлег, но огонь разжигать было категорически запрещено. В кромешной темноте, в незнакомом лесу, не имея никакого инструмента, какой-либо шалаш невозможно было соорудить, а высокие сосны от дождя не спасали.
Так солдаты всю ночь и промаялись под мерно шедшим дождём. Но вот забрезжил рассвет, послышалась команда: "Строиться!". Перед мокрыми, насквозь продрогшими солдатами появились начальник эшелона и несколько незнакомых офицеров. Один из них развернул бумагу и стал выкликать фамилии солдат. Попавшие в список выходили из строя и собирались в отдельную группу. Попал сюда и Николай. Когда набралось уже более двухсот человек, тот же офицер с бумагой подошёл к ним и велел построиться в две шеренги.
Затем он сказал:
- Вот теперь вы - маршевая рота. Я поведу вас в одну из стрелковых дивизий. Идти нам не так далеко, всего тридцать пять километров. К вечеру мы должны быть в расположении дивизии. А сейчас всем получить сухой паёк на сутки и через полчаса выступаем. Р-разойдись!
Сухой паёк получили быстро. Оголодавшие за несколько месяцев пребывания в запасном полку солдаты были разочарованы: две пачки пшённого концентрата, кусок солёного свиного сала и несколько ржаных сухарей.
- Товарищ старший лейтенант, это что, уже фронтовой паёк? - посыпались вопросы.
- Нет, здесь ещё действуют тыловые нормы, - ответил офицер.
- А оружие? Мы что, пойдём без оружия?
- Оружие получите по пути от штаба дивизии к передовой. А сейчас - ша-а-агом марш!
Это было рано утром. По всем расчётам Николая тридцать пять километров давно остались позади, а передовая, судя по орудийной пальбе, была ещё не так-то и близко, хотя, выстрелы пушек слышались всё отчётливей. Сухари же были давно съедены на ходу и на коротких привалах. Размышления Николая прервала команда:
- Р-рота, стой! Развести костры и сварить обед!
Редкие кустарники по обеим сторонам тракта явно не обладали большим запасом дров, но всё же через несколько минут то тут, то там зажглись неяркие огни. Николай и попавший с ним в одну команду его земляк из сухой травы и веток тоже запалили свой костерок. За водой сходили с круглыми солдатскими котелками к недалёкому ручью.
Когда пшено стало развариваться, Николай бросил в котелок сало, и вскоре земляки-новобранцы дружно заработали ложками. Когда ложка заскребла по дну и в желудке появилось ощущение тяжести, в голове появились другие мысли. "Что-то там сейчас делают дома? - думал Николай. - Пришли ли уже с работы? Пожалуй, ещё нет, рановато".
Скоро котелок окончательно опустел, но Николай всё-таки не наелся. И мысли приняли другой оборот. "Вот кончится война, приеду домой. Возьму нашу самую большую кастрюлю, да наварю полную пшённой каши, брошу туда большущий кусок сала, сяду и наемся до отвала!..".
"Бог ты мой! - вдруг спохватился он. - О чём это я? Фронт уже рядом, что там меня ждёт? Вернусь ли я вообще? А я тут о пшённой каше...".
Вскоре Николай опять вместе со всеми шагал по тракту навстречу артиллерийским залпам, и ставшими уже слышными пулемётными очередями. Туда, куда их рота так давно и страстно стремилась побыстрее дойти. Николай вспомнил, как плакал младший сержант Кауров, как рвался в отправляющийся на фронт эшелон, а солдаты держали его за руки. Сержант оставался служить в тылу, в запасном полку...
А тем временем рота в густеющей тьме всё шла вперёд к едва видимому горизонту, освещаемому неблизкими ещё ракетами...
Когда начало смеркаться, к нам в окоп спустились несколько солдат в маскировочных халатах.
- Разведка за "языком" пойдёт, - пошло от солдата к солдату.
- Внимательно следить, когда возвращаться будут, - говорил, проходя по окопу, командир взвода. - Стрельбы не открывать, а то по своим ударим. Но в случае нужды будьте готовы поддержать огнём.
Наш фронт стоял тогда длительной обороне, но подготовка к наступлению чувствовалась. Мы, молоденькие солдаты, всего несколько дней назад попали на передовую. Всё вокруг вызывало у нас острое любопытство. На разведчиков мы смотрели во все глаза - как это они вот так сейчас и пойдут к врагу?!
Разведгруппа ушла в полной тишине и темноте после того, как сапёры дали знать, что проходы в наших и немецких минных полях проделаны. Мы остались ждать.
Так прошло несколько томительных часов. Вдруг в расположении немецких окопов раздались автоматные очереди, потом грохнул взрыв. Но это было в стороне от нашей роты, там, где оборону держала соседняя. Немцы открыли отчаянную стрельбу, в небо беспрерывно взлетали осветительные ракеты. Было очевидно, что наших разведчиков обнаружили.
Кутерьма продолжалась с полчаса. Потом стрельба постепенно стихла. Жизнь на фронте вошла в обычную колею.
Примерно за час до рассвета старшина послал меня с напарником и термосами к полевой кухне за горячей пищей. В светлое время суток пройти туда было крайне опасно, местность простреливалась с трёх сторон, так как в ходе зимнего наступления наши части клином врезались в немецкую оборону. Так линия фронта и стабилизировалась. На этом участке особенно свирепствовали вражеские снайперы.
До батальонной кухни, расположившейся под прикрытием поросшего густым кустарником крутого берега узенькой речушки, было с километр по открытой местности. Много раз немцы, заметив дымок, открывали шквальный миномётный или артиллерийский огонь, но крутой, как стена, берег надёжно оберегал нашу кухню.
...Немец лежал возле медсанбата прямо на земле. Это был высокий, видимо, сильный черноволосый человек. Зловещий оскал зубов под орлиным носом застыл в полуулыбке. Он был в одном нижнем белье, левой ноги не было выше колена. Длинные пальцы вытянутых рук, как когти хищной птицы, впились во влажную от росы землю. Казалось, будто и мёртвый, немец не хотел выпускать её из рук. "Ишь, вцепился в чужую землю, - подумалось мне, - и скалится, как хищный зверь!".
Солдаты, пришедшие с термосами из других рот, обсуждали недавнее ночное происшествие, делились подробностями. Оказывается, в расположении вражеских траншей наши разведчики наткнулись на того немца. К несчастью, он тоже увидел их, и первый дал очередь из автомата. Один из наших выстрелил в немца, но тот продолжал стоять и отвечать огнём. Тогда в дело пошла граната. Упавшего фашиста разведчики схватили и поволокли на нейтральную полосу. Тут немцы открыли беспорядочную пальбу, наши ответили. Под шум
перестрелки разведчики благополучно дотащили "языка" до нашего расположения. Немец был жив, но без сознания. В медсанбате у него насчитали полтора десятка пулевых ранений, а взрывом гранаты левая нога была оторвана выше колена. Не приходя в сознание, немец умер...
...В ночь перед наступлением в окопах передовой нас сменили свежие части, и мы двинулись вперёд во втором эшелоне. Немецкие укрепления были буквально стёрты с лица земли, лишь на месте засыпанных землёй окопов кое-где торчали балки разбитых блиндажей. Тут я и увидел второго убитого немца в серо-зелёном мундире. На ходу окинул его взглядом с ног до головы. Как ни краток был это взгляд, но облик солдата врезался в память. Он был немолод, лет сорока. Из-под каски топорщился клок светло-рыжих волос, под
носом-картошкой - щёточка коротко подстриженных усов такого же цвета. Обычное крестьянское лицо, таких много можно встретить и на Руси. На животе убитого тускло поблескивала алюминиевая пряжка форменного ремня с изображением орла со свастикой в когтях. Из узких штанин торчали босые ступни (кто-то уже успел стащить с него сапоги), одна пятка была в крови, но следов других ранений не было видно.
Я шёл вместе со всеми вперёд, а душу терзали противоречивые мысли. С одной стороны, враг это враг. С другой - человек, которого хотелось спросить: "Зачем ты сюда пришёл? Чужой земли захотелось? А что ты нашёл? Эх, сидел бы ты дома!..".
Сколько лет прошло с тех пор!.. Многое довелось пережить, многое увидеть на фронте, в том числе множество убитых. Видимо, со временем, с возрастом былая острота восприятия притупилась. Но эти два лица навсегда врезались в память. Неизвестно, кем действительно были эти двое немецких солдат в жизни. Может, они далеко не соответствовали тому, что я о них думал тогда, на фронте. Тем не менее, они остались для меня хоть и разными, но лицами конкретных врагов.
Известно, что война, фронт - не лучшее место для жизни человека. Это ежечасные, ежеминутные трагедии, смерть, ожидающая людей буквально на каждом шагу. Тем не менее, жизнь есть жизнь, в каких бы тяжелейших условиях она ни протекала. И эта фронтовая жизнь, впрочем, как и всякая другая, состоит из разных случаев, в том числе нелепых и курьёзных, порой просто смешных. Что, однако, не меняет суть любой войны, как величайшей трагедии. Я же хочу рассказать об одном забавном эпизоде.
После окончательного снятия блокады Ленинграда наш фронт остановился на Псковской земле, и наступило длительное затишье. И мы, и немцы сидели в окопах, систематически перестреливаясь да занимаясь разведкой и укреплением своих позиций.
Два дня назад нас после более чем месячного пребывания в окопах передовой линии неожиданно отвели на отдых. Мы радовались, передавая в темноте свои позиции незнакомым солдатам! До омерзения нам уже надоели неглубокие, глинистые окопы, по колено наполненные водой и жидкой грязью, где нельзя выпрямиться во весь рост - тут же схлопочешь пулю от немецкого снайпера. Траншеи противника были недалеко, метрах в трёхстах. Мы представляли, как распрямимся во весь рост, отогреемся и просохнем под лучами майского
солнышка, отмоемся от въевшейся во все поры грязи и наконец-то нормально поедим, как это положено людям, а не только в ночное время, потому что днём на передовую пищу доставлять было нельзя.
Наши мечты вмиг рассеялись, когда в предрассветных сумерках нам приказали остановиться в негустом кустарнике и располагаться здесь на отдых. До передовой от этого места было всего километра полтора. Правда, пули сюда не залетали. Но зато по несколько раз в день противник открывал ураганный огонь из орудий и миномётов. Вскоре нам пришлось пережить такой обстрел, едва только подъехала полевая кухня с завтраком! Лишь чудом никого не задело. Правда, при бегстве у многих суп пострадал. Пришлось и здесь рыть
те же окопы!..
Как только стемнело, нас повели в обратном направлении. В полной тишине миновали мы нашу передовую, и вышли на нейтральную полосу. При каждой вспышке осветительных ракет, которые немцы ночью пускали через короткие промежутки времени, приходилось распластываться на земле, чтобы не обнаружить себя. Каждому из нас отмеряли по десять метров - такой длины окоп полного профиля нам надо было выкопать за одну ночь и замаскировать. И это малой сапёрной лопаткой! Эх, псковская землица, воспетая великим Пушкиным!
Поглядеть - обычный северорусский пейзаж: леса перемежаются полями, которые тут и там пересекают многочисленные реки и речки. Но стоит копнуть землю на штык лопаты или чуть глубже, как начинается твёрдая красная глина, которую приходится буквально выламывать малыми кусочками! К тому же из стенок окопа, из этой самой глины немедленно начинает сочиться вода, которая и в жару была очень холодна.
Обессиленные, мы гуськом тянулись в своё расположение. Темнота вокруг ещё стояла полная. Вдруг с немецкой стороны хлопнул одинокий выстрел. Никто на него не обратил внимания, но где-то позади меня раздался крик. Подбежав, распознали задыхавшегося в крике молодого солдата Бакашёва. Впотьмах едва разобрались, что ранило его в правую сторону живота. На шинели понесли раненого в медсанбат, который находился недалеко от нашего расположения, где Бакашёв вскоре и умер...
Уже рассвело, когда мы вернулись к своим окопам. До завтрака надо было почистить оружие, которое от росы и сырости моментально покрывалось ржавчиной. В окоп лезть не хотелось. Всё вокруг было мокро, и я наломал изрядную кучу веток, на которой и расположился. Разобрал автомат, протёр все части и начал сборку. И вдруг соединительная ось, эдакий небольшой стальной цилиндрик, без которого автомат распадается на две части, выскользнула у меня из пальцев. Почти в тот же момент ударили немецкие пушки, снаряды
засвистели над нашими головами и разорвались с небольшим перелётом! Солдат как ветром сдуло в окопы! Как всегда, орудия загрохотали залпами. Я лихорадочно копался в ветвях и всё не находил злополучную ось. Снаряды между тем рвались по-прежнему с перелётом.
Вдруг краем глаза я увидел рядом с собой красную вспышку и вздыбившуюся чёрную землю! Не успел ничего сообразить, только враз почувствовал, что у меня нет тела, а в глазах всё завертелось кувырком! Я тут же плюхнулся лицом вниз, а по спину больно застучали комья падающей земли..
Ещё не соображая, что произошло, я подскочил и кинулся к своим веткам: ведь там осталось оружие! К счастью, всё было на месте. Над головой продолжали выть снаряды, а я снова стал разбрасывать ветки. И - моментально нашёл запропастившуюся ось! Мигом я очутился в своём окопе.
Артналёт прекратился так же внезапно, как и начался. Я вылез из окопа - буквально в двух шагах от того места, где я чистил автомат, зияла глубокая, в мой рост, воронка от снаряда дальнобойного орудия!.. И только тут пришёл страх, пронзивший всё тело: как это я остался цел и невредим, ведь даже взрыва не услыхал?! Взрывной волной меня отбросило метров на десять, во время полёта моё тело потеряло чувство тяжести. Это ощущение я хорошо помню до сих пор...
Много лет спустя, когда полетели первые космонавты, которые потом рассказывали о своих ощущениях в состоянии невесомости, я и вспомнил об этом фронтовом случае. Похоже, что мои ощущения тогда были сродни тем, что испытали в полёте космонавты.
Ну, а мы после того дня каждую ночь продолжали рыть окопы на нейтральной полосе всё ближе и ближе к немецким траншеям. Так продолжалось почти до самого начала нашего наступления...
Таким вот он был, отдых на фронте.
Базар в этом небольшом, затерянном в сибирских просторах городке, был необычен. Здесь ничего не продавалось и не покупалось в обычном смысле слова. Впрочем, и время-то было необычное. Шла зима - первая военная зима, голодная и холодная.
Ещё полгода назад Шурка и её тётка жили в родной Карелии. Тётка работала на новом целлюлозно-бумажном комбинате, а Шурка бегала в школу. Хорошо жизнь устраивалась, и вдруг всё перемешалось!
Война быстро подкатилась к порогу их дома. И потянулись на восток поезда, переполненные женщинами, детьми, стариками. Так очутились Шурка и её тётка в этом сибирском городке.
...Голодно. Скупой паёк по карточкам - да и то не каждый день получишь. Вот и стоит Шурка с утра на базаре с простеньким тёткиным платьем и ждёт, не даст ли кто-нибудь за него хотя бы полведра картошки. Но редкие покупатели проходят мимо Шурки, даже не взглянув на её товар.
Невдалеке так же весь день притопывает на месте интеллигентного вида мужчина с лакированными ботинками в руках. Он даже почернел от холода.
В тот день возле них снова никого не было, и тут до Шурки донесся всхлип:
- Боже мой, и сегодня ничего!..
Этот горестный вздох взрослого человека морозной иглой кольнул Шуркино сердце, и она невольно оглянулась. Мужчина с ботинками как-то обмяк, словно вдруг стал ниже ростом. Шурке захотелось чем-то подбодрить его, и она сказала:
- Да вы, дяденька, не отчаивайтесь! До вечера ещё далеко, авось, кто-нибудь подойдёт...
- Нет, милая девушка, - возразил мужчина, - и вчера, и позавчера было так же! Не нужен, видно, сейчас никому такой товар. Вот сапоги кирзовые, наверное, сразу бы понадобились: Эх, беда! Второй день с ребятами карточки не можем отоварить!..
Шурке хотелось сказать, что сегодня, может быть, больше хлеба привезут в магазин, хватит на всех, но тут её окликнули:
- А ну, покажи, девонька, что это у тебя такое?
Шурке повезло. Они с покупательницей быстро сторговались, и женщина повела её за собой. Уже на выходе Шурка оглянулась. Мужчина с ботинками шаркающей походкой шёл с базара.
Домой девчонку нёс ветер удачи! Старая наволочка с картошкой приятной тяжестью оттягивала руки. Но для хорошего настроения у Шурки была и другая причина. Сегодня впервые в жизни она пойдёт в настоящий театр!
В тот сибирский городок была эвакуирована группа артистов из ленинградских театров. Несмотря на всю сложность положения, они вскоре стали давать спектакли в местном доме культуры. Сегодня на сцене шла трагедия Шекспира "Гамлет". Вместо отдыха перед ночной сменой, кутаясь в пальтишко в первом ряду нетопленного зала, сидела Шурка.
Вот, наконец, красные полотнища занавеса поползли в стороны, и спектакль начался! Шурка позабыла обо всём на свете, очарованная гением великого Шекспира! Но особенно приковал её внимание Гамлет. Какой силы воли человек! Шурке даже в голову не приходило, что на сцене всё-таки не настоящий принц датский, а актёр, играющий его роль. И лишь временами ей казалось, что она где-то уже видела это лицо. Но углубляться в воспоминания было некогда, действие спектакля захватывало и несло потрясённую Шуркину душу
дальше. Зал замер, когда Гамлет воскликнул:
- О, мысль моя,
Отныне будь в крови.
Живи грозой,
Иль вовсе не живи...
С этими словами Гамлет схватился за грудь, и медленно повалился наземь... Шурке стало до слёз жалко принца! Но почему такая странная тишина воцарилась на сцене? Действующие лица засуетились явно не по ходу действия. Кто-то из актёров крикнул: "Занавес! Занавес давайте!". Зал затих, и до Шурки донеслись со сцены чьи-то слова: "Голодный обморок:". И в тот же миг она вспомнила, где видела Гамлета! Ведь это он сегодня целый день простоял рядом с ней на холодном базаре! Мысли вихрем
закружились в Шуркиной голове. Она не заметила, сколько прошло времени, но вот занавес снова раскрылся.
- Товарищи, - объявил ведущий, - извините за непредвиденный антракт. Четвёртый акт продолжается.
На сцену снова вышли участники спектакля, но Гамлета среди них не было. И тут Шурка сорвалась с места и понеслась к выходу. Она бежала домой, ничего вокруг не замечая, с одной лишь мыслью в голове - у них с тёткой ещё осталась картошка! Она сию же минуту принесёт её всю до последней картофелины, только бы жил Гамлет, только бы он покарал зло!..