segezha.onego.ru

Не понимаю, почему мужчины жалуются, что женщины отвлекают их от управления автомобилем? Как можно болтать о пустяках, когда сидишь в эргономичном кресле, положив голову на мягкий подголовник? Ровный гул мотора и едва заметная вибрация успокаивают и внушают чувство уверенности. В зеркале сбоку бесконечные ряды красных сосен убегают назад. А впереди сужающееся полотно дороги с равномерной скоростью раскручивается перед глазами, словно рассказывая бесконечную историю. От всего этого я впадаю в трансовое состояние. Не хочется не то что болтать, даже шевелиться. Поэтому я вижу боковым зрением только его правую руку, лежащую на руле. Мне спокойно, когда я вижу эту руку. Во-первых, он хороший водитель. Рука лежит на кожаной оплётке руля расслабленно, но не вяло. Уверенно. А во-вторых, мне просто нравится, что он близко. Это внушает чувство безопасности. Необоснованное чувство. Что может сделать человек, когда планета начнёт крошиться на кусочки? Достать из багажника складной шаттл? Позвонить в межпланетный комитет по глобальным катастрофам? «Спокойно, Маша, я Дубровский». И всё же в женской душе неистребима вера в мужчину – бога. Он знает, что делать. Вон как спокойно лежит на руле его рука. И как уверенно машина движется вперёд по раскручивающемуся полотну дороги. На часах 14.00. Десять часов до конца света. Последние вертолёты до посадочных площадок Совета Безопасности вылетают сегодня в 14.30. В последние месяцы они летают почти пустые. Все, кто хотел, уже улетели. Те, кто остались, уже не изменят своего решения.
Ещё два года назад, когда ООН впервые опубликовала рекомендации населению Земли в связи с угрозой глобального катаклизма, почти никто не верил в реальность гибели Земли. Сколько было разоблачений, саркастических выпадов. Конец света был темой для разговоров номер один. Его использовали как рекламный трюк, как политический козырь, как средство отмывания денег, как неопровержимый довод религиозной пропаганды, один словом, никто не принимал его всерьёз. За два года перспектива постепенно обрисовалась настолько чётко, что стало совершенно ясно: глобальный катаклизм произойдёт в точно определённое время. По расчётам основной удар должен был прийтись на Атлантику. Примерно пятьдесят градусов северной широты и сорок - западной долготы. Это не имело никакого значения, поскольку вероятность выживания хотя бы ничтожной части населения Земли оценивалась экспертами примерно в 3 – 5 %. Тем не менее, рекомендованные Советом Безопасности действия выполнялись скрупулёзно и точно. Возможно, для того, чтобы население Земли не сошло с ума ещё до катаклизма. Эвакуировали людей на Камчатку, в Австралию. Страны Азии попытались закрыть свои границы, потом открыли, потом снова закрыли, а потом, кажется, там просто исчезли те, кто мог отдать на этот счет какие-то распоряжения. И вот после всего этого сумасшествия в нашем городе как-то вдруг, за одну ночь стало удивительно спокойно и хорошо. Как ни странно, некоторые магазины, кафе и даже парикмахерские продолжали работать. В домах не отрубили электричество, продолжала течь из кранов вода, даже отопление включили почти по прошлогоднему графику, правда, участки, где после включения произошли аварии, восстанавливать не стали. Людей осталось немного. И, похоже, это были хорошие люди. В них было достоинство. Какие-то пожилые пары прогуливались по парку, держа друг друга под руку. В аптеке молодая женщина отпускала лекарства бесплатно, но строго в рекомендованных количествах. В кафе возле университета повар сам выносил блюда редким посетителям. Эти люди здоровались при встрече и улыбались друг другу.
Я вспоминаю всё по порядку. Солнце, как будто напоследок, пригревает так, что приходится включить кондиционер в машине. Под колёсами шуршат листья. Их никто не убирает, и они охапками лежат на дороге. Его рука на руле выглядит так внушительно. Ещё полбака бензина. Сегодня утром я выбросила в мусорном пакете бриллиантовое ожерелье, золотые серёжки с жемчугом и своё обручальное кольцо, с которым не знала, что делать несколько лет. Хотелось совершить что-нибудь знаковое, как будто от нас хоть что-то зависит. «После конца света всё это не понадобится» - сказала я домашним, которые собирали вещи. Трудно придумать, что взять с собой, когда летишь в другое полушарие перед концом света. Они упаковывали и распаковывали рюкзак, наверное, раз пятнадцать. «Документы брать?» - «Конечно, только представь, какая будет неразбериха после всего!». «Как думаешь, взять книгу, чтобы почитать в дороге или Толстого, чтобы спасти для потомков?» «Четыреста граммов перевес! Может быть, перелить лекарство в пластиковую бутылку?» «А зарядное для мобильного брать или вообще его выбросить?» Уходя, мы оставили дверь открытой. Несколько раз мама оборачивалась на эту дверь, а потом вернулась и закрыла её, как будто ей было стыдно перед домом оставить его так, распахнутым перед чужими взглядами. Мы даже не плакали на вертолётной площадке. Спокойно тепло обнялись, обменялись напутствиями. Нас ждала настолько одинаковая судьба, что расставание перестало казаться важным. Я только хотела, чтобы дочка не испытывала чувства страха в эти последние часы. Я планировала, что она останется со мной. Здесь, в тишине красивого опустевшего города, засыпанного листьями. И я буду сама следить за тем, чтобы ей не было страшно. Но в последние сутки не выдержала – и позволила родителям забрать её с собой. На Камчатку. Подальше от эпицентра.
Я чувствую себя совсем свободной и лёгкой. Ничто больше не имеет значения. Мы сделали всё, что было нужно. Всё, что было поручено нашему добровольческому подразделению местным комитетом по безопасности. Осталось только заехать в его бывший дом, взять свои пять килограммов ручной клади и явиться на вертолётную площадку. Ровно в четырнадцать двадцать. Зарегистрироваться в IID (international identification database). И вылететь последним рейсом на Камчатку.
Машина сворачивает на второстепенную гравийную дорогу. Мы едем не туда. Не к вертолётам! Я чувствую холодок в горле. Поворачиваю голову и смотрю на его спокойный профиль. Он ведёт машину уверенно и ровно. «Что ты собираешься делать?» - спрашиваю я. Он пожимает плечами. «Заниматься любовью». И тут я окончательно успокаиваюсь, откидываюсь на сиденье, смотрю вперёд на разворачивающуюся дорогу и понимаю, что была права: он знает, что делать.