segezha.onego.ru

«И погибнет священная Троя, и народ копьеносца Приама!», – бессмертная строка Гомера всплыла в сознании Эдны. Ей уже три часа не удавалось уснуть, смутное чувство, возникшее на Луоне, нарастало. Сегодня она как никогда ясно почувствовала – её слишком волнует судьба древнего Иллиона. «Интересно, а ведь название Троя созвучно названию Троан», – мелькнула мысль. Эдна протянула руку к терминалу.
Пронизанный мягким светом голубоватый огранённый шар возник перед ней, и начал медленное вращение вокруг оси. Эдна всё глубже погружала взор в сияющие бездны шара, всё глубже и всё медленнее и спокойнее наполняя лёгкие воздухом. Ум всё вернее успокаивался, мысли уходили, открывая дорогу спонтанным образам, часто самым неожиданным. «Всё же самое главное в медитации спокойствие ума», – мелькнула последняя осознанная мысль, Эдна почувствовала, что проваливается в транс.

Солнце светило ярко, заливая сиянием дворцовый комплекс. Таис медленно, в который уже раз шла по нему. Громады дворцов высились сверкая кровлями из чистого серебра, нависали исполинские стены украшенные резьбой и барельефами. Барельефы изображали гигантских крылатых быков, с человеческими лицами, считавшимися величественными портретами царей, рядом великолепные барельефы львов, символизирующие мужество царей-охотников. Кроме крылатых быков, они изображали только персидских воинов, пленников и данников, однообразной, бесконечной чередой тянувшихся на поклонение «царю царей». Внутри дворцов гигантские залы с бесконечной колоннадой. В колоннах можно буквально заблудиться, как в лесу. Таис долго не понимала, зачем такое обилие колонн. Равно и зачем такие громадные залы, для настолько маленького количества людей. Почти двести лет прошло, как были возведены колоссальные дворцы, а они выглядели как новые, столь мало истёрты ступени, и сточены острые рёбра дверных и оконных проёмов, квадратных колонн. Но вскоре заметила главное – на бесконечных барельефах нет ни одного изображения женщины. Мужчины-цари, мужчины-воины, мужчины-рабы. Только три изображения проходили бесконечной чередой. Половина человеческого рода исчезла из искусства возвеличивающего царей и унижающего всех других. Самому прекрасному созданию природы – женскому телу, не было места.
Был ли Персеполис городом в известном смысле этого слова? В который раз задавала она себе вопрос. В который раз отвечала: нет! И вновь её наполняли мучительные сомнения. Вокруг дворцового комплекса громоздились особняки царедворцев, и дома для приезжих потом шли хижины ремесленников, садовников и прочей рабской прислуги. Столица гигантской империи два века тянула из неё ресурсы, и за этот, исторически ещё небольшой срок, вытянула совершенно немыслимое количество. Сто пятьдесят тысяч талантов серебра захватили воины Александра в казне Парсы, количество денег невероятное для Эллады. Попади они на её родину – обесценили бы все, самые огромные состояния, так же копившиеся веками. И была только одна цель накопления богатств, способных невероятному количеству людей дать достойную жизнь, – ещё большее возвеличивание царей, и ещё большее унижение всех остальных. Имея возможность облегчить жизнь не только многих людей, но и народов, город на деле всё увеличивал их горе и страдание. Посвящённая Таис знала – самовозвеличивание, самолюбование, всё усиливающаяся вера в свою исключительность, ради дальнейшего самовозвеличивания ставшего самоцелью – путь к смерти. И гигантский город давно был мёртв, но сохранял фальшивый живой облик. И не за горами время, когда этот город начнёт делать мёртвыми, но сохраняющими внешний живой облик другие города, а потом целые страны и народы.
Архитектура давала посвящённому возможность многое увидеть и многое понять. Испокон веков искусство изображает, постигает и творит красоту, и самое страшное, если однажды оно перерождается, и начинает изображать, постигать и творить уродство, выглядящее для непосвящённого как красота. Но как же тонка грань между таким уродством и настоящей красотой, всегда идущей по краю между жизнью и смертью, и как трудно, особенно в искусстве отличить жизнь от смерти. В который раз Таис спрашивала себя: А не ошибается ли она?! Как часто бывает, рубят здоровое дерево, оставляя гнилушку, убивают драгоценные ростки будущих героев, способствуя процветанию людских сорняков, проливают чистую кровь, думая – она отравлена. И в выигрыше оказывается смерть.
Таис ещё раз взглянула на сияющие в лучах полуденного солнца дворцы и знакомая боль с новой силой вспыхнула в сердце, отразившись на лице бесконечной печалью.

Весёлый и хмельной шум грандиозного пира, казалось, разносился по всему городу. Огромный тронный зал дворца Ксеркса, наверное, впервые в своей истории был переполнен народом, и ярко освещён светом лампионов. Победители-македонцы пировали в поверженном дворце многовековых врагов эллинов. Александр восседал на троне персидских царей. Разговор между ним и сидевшей рядом Таис шёл непросто, в какой-то момент царь нахмурился и Птолемей, подумав – он разгневался, начал просить Таис станцевать.
- Здесь негде, – оглядев заставленный столами и заполненный людьми огромный зал, ответила она. – Я лучше спою.
- Спеть! Спеть! Таис будет петь! – понесся по залу восторженный рёв.
Шум быстро стих, сильно опьяневших утихомирили соседи. Таис взяла у музыканта семиструнную китару, медленно провела по струнам, а затем взгляд её огромных глаз прошёлся по лицам воинов. Это был неожиданный взгляд. В нём не было веселья, столь уместного на пиру, а была боль – боль настолько глубокая и бесконечная, что видавшие виды воины содрогнулись. И ещё в нём был гнев, и это был не спонтанный, возбуждённый гнев, он был холодным, осознанным и выстраданным. И воины вдруг почувствовали, как боль и гнев удивительной женщины передаются им, наполняя сердца. Мощная волна прошла по залу, заставляя лица вспыхнуть таким же, но, пока, совершенно непонятным гневом, вскипеть кровь и пробуждая древнее архаичное желание разрушать и убивать.
Таис ударила по струнам, ритмичная яростная мелодия сразу захватила воинов. Она запела старинный гимн о персидской войне, о сожжённых Афинах, о боевой клятве не служить ничему кроме войны пока последний перс не будет выброшен в море. Она пела с таким темпераментом, что люди, введённые в гневный экстаз, вскакивали, разбивали о колонны ценные чаши, отбивали ногами такт. Экзальтация нарастала. Захваченный встал сам Александр и присоединился к песне. С последним призывом всегда помнить злобу врагов и горе прекрасных Афин Таис швырнула китару музыкантам, и села прикрыв лицо руками. Александр поднял её за локоть, поцеловал и сказал, обращаясь к гостям:
- Какую награду мы дадим прекрасной Таис?
Раздались крики, предлагавшие самые баснословные награды, Таис молча отстранилась руками:
- Разреши мне сказать речь, и не гневайся, если она тебе не понравится, – медленно и чётко в наступившей тишине произнесла она.
- Речь! Речь! Таис, речь! – восторженно заорали воины.
Александр весело кивнул и выпил большой глоток неразбавленного вина.
Таис вскочила на тяжёлую отделанную слоновой костью скамью и несколько раз хлопнула в ладоши призывая ко вниманию. В огромном зале наступила полная тишина.
И вновь пронизывающий взгляд Таис суровой тенью прошёл по лицам воинов.
Таис поблагодарила Александра и других его военачальников за то, что она – единственная женщина Эллады смогла достичь этого города, столицы персидских царей.
- Этот город, – продолжала она, – сердце и душа Персии. К моему великому удивлению, кроме сокровищ, роскошных дворцов и изображений высокомерных царей, здесь ничего нет. Ни храмов, ни собрания ученых и философов, ни театров, ни гимнасионов. Не созданы статуи и не написаны картины, прославляющие красоту. Кроме надменных толстомордых быков-царей, принимающих дары, и процессий раболепствующих и пленных, здесь нет ничего. Чащи колонн по сорок локтей на платформе в тридцать локтей высоты – всё это лишь для того, чтобы возвысить владык унижением подданных. Ради этого трудились искалеченные эллины, ионийцы, македонцы и фракийцы? Ради этого Ксеркс со своим сатрапом Мардонием принёс кровь и смерть в Элладу, дважды сжигал мои родные Афины, увёл в плен тысячи и тысячи искусных мастеров? Я здесь одна с вами, герои-победители, повергшие в прах могущество недобрых владык. Я служу богине красоты и знаю – нет хуже преступления, чем поднять руку на созданную человеком красоту. Но, если она служит злой власти? Тогда она всего лишь обман, ибо нет красоты без добра и света!
Таис простерла вперёд руки, как бы спрашивая весь зал. Воины одобрительно и грозно загудели. Афинянка вдруг выпрямилась, как спущенная тетива.
- Завтра вы уходите, оставляя в неприкосновенности обиталище сокрушённой вами деспотии! Неужели я одна ношу в сердце пожарище Афин? А мучения пленных эллинов, длившиеся до сих пор, слёзы матерей, хотя бы это и было восемьдесят лет назад?! Неужели божественный Александр нашёл удовольствие усесться на троне разорителя Эллады, как слуга, забравшийся в покои господина?!
Её голос, высокий и звенящий, хлестнул словами, как бичом. Александр побледнел, лицо его пошло красными пятнами, он вскочил будто ужаленный. Люди оцепенели – македонцы и греки знали, как страшен гнев любимцев Тихе.
Царь молчал, глядя на Таис, склонившую голову, будто в ожидании удара.
- Что же ты хочешь, афинянка?! – наконец, спросил он таким львиным рыком, что закалённые воины содрогнулись.
Вся напрягшись в волевом усилии, Таис поняла великую власть полководца над людьми, магическую силу его голоса, подчинявшего громадные толпы людей.
Она подняла на Александра огромные горящие глаза и протянула руку.
- Огня! – звонко крикнула она на весь зал.
Александр обхватил её за талию, сорвал со скамьи и подвёл к стене.
- Возьми! – он снял факел и подал афинянке, сам взял второй.
Таис отстранилась в почтительном поклоне.
- Не мне первой! Начать приличествует тому, чей божественный разум и сила привели нас сюда!
Александр повернулся и повёл вдоль стен Таис за руку. Два факела мгновенно подожгли занавеси на окнах, подвески и шнуры, лёгкие деревянные переплёты для цветов.
Безумие разрушения охватило сподвижников Александра. С воплями восторга и боевыми кликами воины хватали факелы и разбегались по дворцам, поджигая всё, разбивая лампионы, опрокидывая чаши с горящим жиром и маслом.
Через несколько минут зал Ксеркса, пустая сокровищница и помещения охраны пылали. Подожгли и ападану, откуда огонь перекинулся (или был перенесён) на другие жилые дворцы. Оставаться на ней дольше не было возможности. Александр, не отпуская руки Таис, сбежал по северной лестнице на городскую площадь. Здесь, окружённый военачальниками, он стоял, зачарованно глядя на титаническое пламя, взвивающееся в чёрное небо. Балки крыш и потолков, простоявшие столетия на сухой жаре, вспыхивали, как облитые горючим маслом. Серебряные листы кровли плавились, низвергаясь ручьями жидкого сияющего металла на лестницы и плиты платформы, и, застывая, летели звонкими раскалёнными лепёшками в пыль городской площади. Пламя ревело, перекрывая вопли жителей, столпившихся у края площади, боясь приблизиться. Звёздное небо, казалось, потухло. Никто никогда не видел более чёрной ночи, окружавшей слепящий жар исполинского костра. Люди взирали на пожар с суеверным ужасом, будто не руки Александра и маленькой афинянки сделали это, а силы подземного мира и ввергнутых туда титанов вырвались на поверхность Геи. Жители города попадали на колени в предчувствии большой беды. И действительно, ни Александр, ни его военачальники не стали сдерживать воинов, для которых пожар послужил сигналом к грабежу. Толпа ошеломленных горожан стала разбегаться, надеясь спасти имущество от распалившихся македонцев.
С раздирающим уши треском одна за другой стали проваливаться перекрытия, выбрасывая вихрящиеся столбы искр.
Александр вздрогнул и выпустил руку Таис, по его суровому лицу вдруг прошли отвращение и боль.
- Уйди! – неожиданно вскрикнул великий полководец многих врагов, убивший в бою собственными руками, и стёрший с лица земли Фивы, Газу, Милет, Галикарнас.
Таис подняла руку перед лицом, будто защищаясь.
Ещё большая боль вспыхнула в глазах двадцатишестилетнего царя, у ног которого лежала вся обозримая Азия.
- Нет! – мучительно сказал он. – Не навсегда. Я позову тебя.
- Не позовёшь! – ответила Таис.
- Как ты можешь знать?
- Ты знаешь, что я посвящящена в тайное знание орфиков?! – тихо спросила она.
Александр кивнул, в глазах самого могущественного человека в мире мелькнул страх.
- Нет, ты неправильно понял меня царь, – как всегда печально сказала Таис, – ты не должен бояться неметоров1. Твоя душа жива. Дело в другом.
- В чём?! – резко бросил он.
- Ты слишком хочешь заглянуть за край Ойкумены, и это сильнее тебя, даже твоей
любви, – с трудом, выдавливая каждое слово, произнесла она. – Наверное, у тебя накопилось слишком много вопросов к богам, и знаешь, я думаю, однажды ты заставишь их ответить. За всё, что они сделали! Но не в этой жизни, и не в следующей.
Александр, пронзил её взглядом и спросил:
- А ты?! Ты разве хочешь не этого?!
Таис подняла глаза, их взгляды встретились, и они буквально впились глазами друг в друга, несколько секунд длился этот никем не замеченный поединок. Наконец Александр опустил взгляд, и понуро склонил голову.
- Гелиайне, великий царь, – тихо сказала Таис, и медленно ушла в темноту.

Здесь в прохладных покоях храма Эриду время, казалось, остановилось.
- Тайное знание, прекрасная посвящённая, – обращаясь к Таис, сказал седой жрец с
глубокими, пронзительными глазами, – потому и тайное, поскольку причиняет неисчислимые беды, если попадает в руки человеку несовершенной Кармы.
- А ты не мог бы более подробно рассказать нам о Карме, – попросила она.
Жрец согласно склонил голову и начал рассказ.
И Таис узнала о законе Кармы или воздаяния перед колоссальным космическим механизмом которого маленькой, наивной и слабой казалась дочь Ночи, богиня справедливого возмездия эллинов Немезида.
Подлость, предательство, убийство и многое другое, а, вернее, абсолютно всё фиксирует этот механизм, рано или поздно заставляя за всё заплатить. Над ним не властны даже боги, он живёт своею жизнью. Жрец особо подчеркнул – одним из самых страшных преступлений, за которое наступает самая жестокая кара, является разрушение прекрасного. Красота величайшая драгоценность, и её нужно беречь и это долг каждого познавшего законы справедливой жизни.
Знакомая боль вспыхнула в сердце Таис, и ей стало очень непросто задать следующий вопрос.
- Мой учитель, великий художник Лисипп всегда говорил – красота единственное, что привязывает людей к жизни, заставляет её ценить, и бороться, – сказала она, – и поэтому тем кто разрушает, искажает и осмеивает красоту нельзя жить, их нужно уничтожать как бешенных собак, носителей неизлечимого яда. Художник, умеющий видеть пре-
__________________________
1 Неметоры – тайные жрецы орфиков, жрецы Зевса Метрона – Зевса Измерителя, обязанностью которых было тайными методами физически уничтожать мерзавцев душа которых умерла, прежде всего, мерзавцев имеющих большую личную власть.
красное, отвечает за это особенно строго, ибо он зрячий, в отличие от обычных людей, которые ещё долго будут слепы. Так он мне сказал три года назад. Год же назад он отдалил меня от себя, и ужасно порицал за один поступок.
- Твой учитель совершенно прав, в полном соответствии с законом Кармы, – торжественно ответил жрец.
- Следовательно, я, разрушив прекрасные дворцы Персеполиса, подлежу ужасному наказанию в этой и в будущих жизнях? – печально спросила Таис.
- Ты та самая женщина! – Индийцы с удивлением и любопытством воззрились на неё.
Наступило долгое и несколько смущённое молчание, пока старший веско и уверенно не произнёс.
- Хотящие повелевать строят ловушки для легковерных людей. И не только легковерных, ибо всем нам, от мала до велика, свойственна жажда чудес, порождающая тягу к необыкновенному. Те, кто хочет повелевать умами, строят ловушки игрой цифр, знаков и формул, сфер и звуков, придавая им подобие ключей знания. Желающие повелевать чувствами, особенно толпы, строят огромные дворцы, принижающие человека, завладевающие его чувствами. Человек, попав в эту ловушку, теряет личность и достоинство. Дворцы
Портипоры, как мы зовем Персеполис, и есть подобная ловушка. Ты верно угадала это и явилась орудием Кармы, подобно тому как зло в наказании, часто служит добру. Я бы снял с тебя обвинение Лисиппа.
- Я сам понял и простил её, – согласился скульптор.
- И не пояснил мне? – упрекнула Таис.
- Не умом, а чувством, словесно объяснили нам только они, знающие Карму, учителя из Индии, – Лисипп поклонился, по азиатскому обычаю приложив руки ко лбу.
В ответ жрецы склонились ещё ниже.

Эдна очнулась, и несколько мгновений лежала неподвижно. В отличие от видения Тлацолтеотль она не в первый раз видела эти картины времён Александра Македонского и даже детально изучила их, но здесь на Ириде они представились в совершенно другом свете. Тысячи лет прошло с тех пор как пламя над Персеполисом опалило её сердце, и боль не становилась меньше, скорее напротив. И даже мудрое и уверенное объяснение жреца Тантры не принесло полного успокоения, как и всё это древнее тайное учение, на основе которого, обогащённого современным научным знанием, теперь строилась как социальная, так и нравственная система земной цивилизации.
Мир изменился тогда, когда люди стали спрашивать с истинных виновников их бед, перестав дожидаться божественного воздаяния или воздаяния по законам Кармы. Когда правильно поняли старую русскую пословицу: «Бог всё видит, да нескоро скажет», осознав – это «не скоро» длится слишком долго. Только тогда пришло понимание бесконечной подлости христианского увещевания: «Не судите, да не судимы, будите», тысячелетия отдававшего суд и кару мерзавцев в руки тому: «кто обладает высшей мудростью». Люди поняли, только они сами могут освободить мир от мерзости, боли, подлости и страдания – инферно. Оно всё накапливалось, для того чтобы однажды убить мир, но не просто убить, а убить его душу, погасив в ней великое пламя Шакти. Убить, сохранив фальшивый живой облик. Равно как и поняли – чтобы научиться судить и карать самим, нужно научиться видеть суть вещей. Всё вернее пробуждающиеся способности Прямого Луча позволяли видеть нравственное уродство так же, как обычный человек видит уродство физическое, и мерзавцам оставалось всё меньше места в мире людей. Процесс шёл всё вернее, умеющих видеть становилось всё больше, хотя, их всё ещё и было недостаточно на новой Ноосферной Земле, и мерзость, надевшая новые маски, ещё встречалась.
Много тысяч лет человечество шло к этому: неметоры Атлантиды, «Серые Ангелы», «Звёздная палата», масса других тайных обществ и легальных организаций возникали, для того чтобы взять тяжкую ношу кары высокопоставленных мерзавцев, перед которыми бессильно правосудие. Больше всего документальных данных сохранилось о «Звёздной палате», созданной в Англии в 1487 г. Генрихом VII в качестве легального высшего судебного органа государства, просуществовавшей более полутора веков, до 1641 г. Но только в Ноосферную эру эта работа достигла логического конца, раз и навсегда сделав невозможным для «смерти души» быть главным условием «успеха в жизни». Но насколько жестоким и суровым путём это происходило: «Впрочем, таким путём происходит любая революция», – подумала Эдна.
Она вздрогнула, и вновь протянула руку к терминалу, вспыхнул экран ТВФ.
Улицы, сияющие здания, площади, памятники, величественные колоннады Троана вновь проходили перед ней прекрасной чередой. Эдна поняла, что очень близко подошла к пониманию сути своего чувства.
«Где памятники женщинам?!» – вспыхнула всё ставящая на свои места мысль.
Только один памятник мужчине и женщине на главной площади был исключением, больше места самому прекрасному созданию природы Ириды в удивительном городе не нашлось.
Эдна надолго задумалась. «Один памятник всё же есть, причём на главной площади и женщина там явно не униженна». Мелькнула спасительная мысль. «Впрочем, только одного памятника недостаточно», – беспощадно поправила она себя, и знакомая боль вновь вспыхнула в сердце. Возникло чувство – даже эта догадка не всё ставит на свои места, и многоликая истина сложнее, и страшнее.