segezha.onego.ru

«ЮгрусИ» - именно так, изначально, мне послышалось из радиостанции название причала в Ростове-на-Дону, где нам предстояло грузиться на Италию. Шрот – так назывался наш груз, это был жмых от семечек подсолнуха, прессованный при температуре в форме «колбасок», диаметром около 10 мм. Оказывается, в Италии он используется как кормовая добавка для свиней. Пришвартовавшись и сдав вахты, народ собрался в город. Проходя по территории необычно чистого и нового завода, где все люди ходят в белых халатах, мы поняли, что фирма называется «Юг Руси» и именно тут делают растительное масло «Золотая семечка». От проходной завода, километра на 2, растянулась очередь из груженых под завязку семечками Камазов. Мы грузились дней 5, т.к. мешал дождь. Каждый день мы выдвигались в город по ресторанам и магазинам. Про Ростов рассказать особо нечего. Большой, неудобный, из-за немыслимых развязок и кривых улиц, мрачный город, в котором невозможно было положить деньги на северо-западный Мегафон. Часть экипажа менялась, т.к. захода в Россию не было давно и когда будет следующий, было неизвестно. Кто оставался на пароходе, отправляли деньги домой через «Вестерн Юнион». В Сегеже его не было, поэтому я передал «бывшей» немного денег, чисто для поддержания штанов, через одного меняющегося, а дальше - по цепочке знакомых. Как потом оказалось - это было мудрое решение. На пароход приехали новый Чиф и Поварешка, муж и жена, чему я сильно удивился. Мы были уже знакомы. С Чифом уже работал, это был, наверное, самый лучший человек из тех, с кем довелось работать, а жена в то время приезжала к нему на наш пароход с сыном. Тогда их сын, 15-ти летний худющий очкарик, раздражал меня тем, что постоянно обыгрывал меня в шахматы как молодого, позже признавшись, что у него есть разряд. Чиф рассказал, что жене пришлось срочно сделать необходимые морские и поварские документы и взять с собой на пароход, чтобы она в одиночестве не сошла с ума из-за внезапной смерти сына. Сосуды не успели за ростом организма, порвалась аорта…
Я прекрасно понимал Чифа, но экипажу от этого было не легче, экипаж тихонько страдал от нападок его жены – Поварешки, которая, по судовым правилам, должна бояться, слушаться и подчиняться Чифу. У нас этого теперь не было. Во всех, кроме мужа и меня, как знавшего её сына, ей мерещились враги и она постоянно швыряла им тарелки и закатывала истерики. Чиф разводил руками. Работать стало тяжело и может быть именно поэтому, Секонд запил и перегрузил пароход на несколько сотен тонн, под самые крышки трюмов, хотя до крышек нужно было оставить метр. Выгрузить обратно было невозможно. Осадка стала 4 метра, а глубина выходного канала – 3,90. Уже неделю мы ждали нагонного ветра, чтобы пройти по каналу. Под погрузку подошел следующий пароход, нам закрыли границу и отогнали от причала на внутренний рейд для дальнейшего ожидания воды. Наступило 13 число, в которое в море выходить не принято. Именно в этот день троим из 11-ти членов экипажа был день рождения. Вечером вся команда собралась отпраздновать это дело с шашлыками и водкой на юте. Шашлык получился отменный, водка была настоящая и её было очень много, наступило временное перемирие, все веселились и даже танцевали на зависть проходящим мимо нас судам. Я поднялся в рубку, чтобы спустить флаг, включить огни и взять на всякий случай переносную радиостанцию. Войдя в рубку, я услышал, что нас настойчиво вызывает диспетчер. Он сообщил мне, что мы сегодня уходим, т.к вода поднялась, назвал нашу очередь и время приема лоцмана. Это был всемирный облом (с). Вся команда еле стояла на ногах, т.к. не собиралась сегодня выходить в море. Мастер не смог договориться о переносе отхода, ибо прогноз был плохой, граница была уже закрыта и обычно срабатывающие отмазки о сдаче подсланевых или фекальных вод или приеме питьевой воды не проканали. Мы «на куефа» разыгрывали, кто будет рулить, но Мастер приказал рулить мне, как самому трезвому. Через час прибыл лоцман, Дед завел главные, ввел в параллель вспомогачи и вырубился в машине, как и весь остальной экипаж. В рубке был один лоцман, а я на баке выбирал якорь. Поехали. Я был на руле. Руль современного парохода – обычный джойстик. Канал вообще-то широкий, но судовой ход очень узкий, ограниченный буями. Когда расходишься со встречными судами, с рубки кажется, что если вытянуть руки, то можно поздороваться с человеком с другого судна. На самом деле там, наверное, метра 3 или больше, но, на приличной скорости, ощущения не передаваемые. Страшно, даже под местной анестезией, особенно когда корму подсасывает к проходящему судну. Вопреки представлениям многих, у судна поворачивает не нос, а корма, причем в сторону, противоположную повороту руля. Проще представить, что корма крутится вокруг неподвижного носа и толкает его вперед. Типа как на машине задним ходом. Зная это, становится понятно, что если нос заранее не убрать вправо, то потом это сделать будет уже нельзя, ибо зацепишь встречное судно кормой. Внезапно появился туман, стало еще труднее визуально обнаруживать буи. Какое-то время мы шли только по радару, благо он был хороший, японский, фирмы «Furuno». Это вообще жесть, когда ты видишь только мелькнувшую из тумана рубку встречного судна в открытой двери выхода на мостик. Видать не у всех хорошие радары и через пару часов по радиостанции мы услышали, что идущее за нами судно столкнулось со встречной «Волго-нефтью». Благо она была в грузу, а потому не взорвалась. Экипажам наливных судов доплачивают за риск, т.н. гробовые. Так мы шли часа 3. Лоцман отпускал мне респекты по поводу моего управления, а я, отработав именно на этом корыте уже не один контракт, буквально чувствовал его и перекладывал руль заранее, предчувствуя, куда его сейчас потянет, замечая малейшие изменения его вибрации. Через час в рубку поднялась моя смена, но лоцмана насторожило то, что нам пожелали «доброго утра» глубокой ночью и внешний вид смены. В рубке свет, разумеется, на ходу выключен, а в коридорах надстройки он яркий. Поэтому, когда заходишь в рубку ночью, несколько минут ты совершенно ничего не видишь, лишь спустя минут 5 глаза привыкают и ты начинаешь различать предметы в рубке в слабом свете приборов и обстановку за окном. Входящий, дабы обозначить свое присутствие на мостике, обычно громко желает всем «доброй ночи». Это прикольный момент, когда ты можешь стоять рядом с этим человеком и наблюдать его физиономию, а он тебя не видит. Лоцман деликатно попросил меня пройти канал полностью, опасаясь прибавления седых волос, которых у него было и так достаточно. Моя смена обрадовалась и отправилась спать дальше. Оставалось идти менее двух часов. Туман пропал. Я очень хотел спать. Мы мирно беседовали, лоцман сделал мне кофе и, будучи не курящим, был не против того, что я закурил за рулем и принес мне пепельницу. Он позвонил жене по мобильному и предупредил её, что через час будет дома. Остался последний поворот направо и все, мы в море. Лоцман связался по УКВ с лоцманским катером и договорился о его приеме. Начинало светать. Мы шли полным ходом, лоцман стоял у рычагов управления машинами:
- Право 20! – скомандовал лоцман, одевая при этом свою куртку.
- Право 20..- тупо отрапортовал я и, отводя руль, вопросительно смотря на лоцмана. Речь идет о градусах. Такие большие перекладки руля на полном ходу не делают. 5, 10…ну 15 градусов, еще куда ни шло.
- Право 20! – повторил лоцман.
- Руль право 20 – подтвердил я исполнение команды, мысленно представляя, как падает в каюте с полки мой лосьон и разбивается в раковине, как на юте поехал оставленный мангал, как на палубу полетели незакрепленные кастрюли на камбузе…
Через секунд 5, судно сильно накренилось на левый борт и пошло на циркуляцию, из надстройки послышался грохот падающей посуды, а я почувствовал касание дна левой рулевой насадкой.
- Отводи руль! – командовал Лоцман.
- Руль не отводится!
- Переходи на второй насос!
- Перешел на второй насос! Руль не отводится!
- Стоп машина! – громко скомандовал себе Лоцман, держащийся за машинный телеграф и перевел рычаги на «Стоп».
Мы вышли из канала, работа лоцмана была закончена. Он попрощался, пожелал мне удачи и спрыгнул на лоцманский катер. Я, работая машинами враздрай, повел свое корыто на якорную стоянку, благо она была рядом. Определившись, что мы уже на ней, я остановил машину и побежал на бак отдавать якорь. Я бежал в тапочках без задников, которые запрещены на пароходах, споткнулся о приваренное к палубе ухо, сильно ударился коленом о кнехт и чуть не вылетел за борт. Я лежал на палубе, палец на ноге и колено не просто болело, а жгло, в глазах реально были искры. Полежав минут 5, встал и похромал на бак. Отдал якорь, поднял «шар». Вернувшись в надстройку, я включил якорные огни, вывел из параллели вспомогачи, заглушил один из них. Затем я пытался разбудить кого-нибудь, но было тщетно. Взяв в провизионке пару упаковок замороженных крабовых палочек, подняв с палубы упавшие кастрюли, я пошел в каюту. Там я выкинул в урну осколки от своего лосьона из раковины, одну пачку палочек привязал к пальцам, другую засунул в брюки напротив колена, написал на листе «А по сопатке?» и положил его на тумбочку. Тогда я считал, что миссия выполнена, мы в море, а потому, имею полное право поспать…